Смерть заказчика[СИ] - Вадим Шакун

Михайлов только записывать поспевал, лицо же Ковальчука осветилось не передаваемой радостью.

— Гражданин Сковорода, это ваш револьвер. Номер вам через полиэтилен видно? — он указал на доставленную Семеновым «Эфу».

— Без оружия я здесь был, без револьвера. Так и в протоколе запишите! — потребовал я.

— Ваш или нет, вы отвечайте.

— Мой, конечно, я его только что из сейфа достал.

— Образцы пуль и гильз в лаборатории окружной сохранены были когда вы разрешение на право ношения оружия получали?

Оставалось только кивнуть.

— А с какой стати и зачем, скажите, в ладонь убитого, — воркуя самым елейным тоном кивнул на покойника Ковальчук, — вы вложили пистолет ТТ со спиленным номером?

Я от неожиданности дар речи потерял.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Не знаю я никакого ТТ, — опомнившись после замешательства слабо возмутился я.

— Зато мы его очень хорошо знаем, — зло сощурился Ковальчук. — Очень хорошо знаем.

— Тот самый ТТ, что ли? — робко подал голос от дверей Вовка Семенов.

— А вы помолчите, капитан! — рассвирепел Ковальчук. — Радуйтесь, что позволили присутствовать! Носитесь с ним как с писаной торбой!

— Никто со мной не носится, — слабо парировал я и вновь посмотрел на убитого и на аккуратную дырочку в левом виске. — Его что же, в детском садике?

— Вопросы буду я задавать! — осадил Ковальчук. До объяснения, все же, снизошел. — Тело Андрея Степаненко было обнаружено на улице Пионерской. По которой, если вам верить, вы отправились на вокзал, гражданин Сковорода. Время смерти тоже совпадает со временем вашей беседы.

Слово «беседа» Ковальчук умышленно произнес так, будто взял в огромные–огромные кавычки.

— А пистолет, значит, при пацане… — поразившая меня в этот миг догадка, вызвала, видимо, на моем лице такие изменения, что Ковальчук распорядился принести нашатыря.

— Не надо, нет… — слабо покачал я головой, хотя вокруг легонько куда–то поплыло: тусклые пыльные лампы дневного света под потолком, замызганные кафельные стены, до пояса накрытое простыней голое тело, мужик в халате, лица местных ментов, застывший на пороге Вовка Семенов и с любопытством выглядывающий у него из–за плеча Ефимчук.

Все, совершенно все в этой истории становилось на свои места. Пацан, приезжавший в город каждую пятницу, так и не привлекший внимания местной милиции. Дерганный такой мальчишка. Как он на меня таращился, как загнанный волчонок какой–то. Я выхожу из детского сада: я — знаменитый детектив, который обещал его непременно поймать. О котором газеты пишут. Надо же, есть еще в этой многострадальной стране идиоты, которые газетам верят.

«А значит, решение буду принимать я. И я лично отвечу перед тобой за его безопасность," — холодный бесстрастный голос дяди Сережи. Как давно это было? А я‑то удивлялся, что мне никто не докучает. «Уж, если он пообещал, будешь как у Христа за пазухой," — это Вика. Она–то знала, что говорила. Выходит, все это время меня охраняли?

Я опять оказался там, на этой темной, распроклятой улице. Не я, не Виктор Сковорода, конечно. Кто–то вроде Деда или Кулака, профессионал. Он стоят в каком–то темном углу и ему невыразимо скучно, так надоело бродить за дилетантом, которого поручили охранять. Неделя за неделей: дом — столица округа — занюханый, забытый Богом городок. А еще, наверное, отчеты каждую ночь писать о проделанной работе. Дождь, грязь. курить нельзя, а, впрочем, агент, наверное, и не курит.

Наконец, ожидание кончилось, объект выходит из детского сада. Осторожно начинаю двигаться параллельным курсом, не забывая контролировать все вокруг. Приятное разнообразие: следом за объектом, из садика выскальзывает и, старательно прячась, крадется щуплая низкорослая фигурка. Расстояние между ними сокращается. В руке мальчишки появляется пистолет, заметить ТТ с такого расстояния для меня пара пустяков, пусть даже и в темноте.

В тот момент, когда мальчишка собирается целиться, я нажимаю на курок. Тело валится в кусты, а перепуганный до смерти Виктор Сковорода вскачь уносится в сиянии лунного света. То–то посмеется дядя Сережа. Хотя, нет, так бы Варька подумала или Вика. Скорее всего, профессионал подумал бы: «А Серж не зря отправил именно меня. Этому дурачку, действительно, грозили неприятности». Ну, не Серж, так «босс» или «директор», или «шеф». Сержем его только мама Катя называет.

— Мне бы адвоката, — подняв на Ковальчука глаза вежливо попросил я. — Телефон у меня с собой. Можно вызвать?

— На данной стадии следственных действий это преждевременно, — сказал, как отрезал, непреклонный капитан. — Советую вам чистосердечно во всем сознаться.

— Может, пацан того… Сам? — я робко понадеялся на то, что мог ведь дядюшкин человек инсценировать самоубийство. Профессионал же, в конце концов!

— Ага, из твоего револьвера. В левый висок, — ехидно хихикнул Михайлов.

— Может, он левша… А почему, из моего? — удивился я.

— Наверное пулю проверили. Ствол ведь в областной лаборатории зарегистрировали, когда ты разрешение получал. Это Дрожко настоял, — сочувственно пояснил стоявший около дверей Михайлов.

— Спасибо ему передай, — кисло ответил я. — Ошибка, наверное, вышла.

— Никаких ошибок, — ответил непреклонный Ковальчук. — Гражданин Сковорода, советую говорить правду.

Я грустно посмотрел на него и отрицательно покачал головой. Какую тебе правду, капитан? Про Варьку и ее родственничков? Про дядюшку, пол года назад державшего в кулаке всю областную милицию, а ныне увлекшегося борьбой с международным терроризмом? Вот бы ты посмеялся.

А мне, вот, совсем не до смеха. Дядюшке экспертиза — тьфу! Дядюшка, захочет, так он тебе и фото подбросит, на котором я лично небоскребы в Нью — Йорке взрываю или автомобиль принцессы Дианы подрезаю на полной скорости. Плевать на то, что у меня прав нет и «Боингов» водить не умею. Зря я тогда, в борделе этом проклятом, гадостей про него наговорил.

В обморок я все–таки грохнулся. Наверное, формалина надышался. В сознание меня привел едкий запах нашатыря.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Когда тряский скрежещущий УАЗик доставил нас в местный ОВД, меня полуобморочного, нанюхавшегося нашатыря тут же потащили в кабинет начальника. События и вовсе начали принимать драматический оборот.

Ни Семенова, ни Ефимчука сюда не пригласили, так что на чье–либо сочувствие рассчитывать не приходилось. Местный подполковник, Ковальчук и Михайлов наседали со всех сторон. Я же вяло отбрыкивался и мямлил о своем конституционном праве на адвоката.

Ковальчук суетился, размахивал руками, взывал к логике и силился что–то доказать. Бледный Михайлов, устало подперев голову ладошкой и молча, как то и должно младшему по званию, глядел взглядом полным укоризненного неодобрения. Полковник же все повышал и повышал обертона, время от времени неистово обрушивая кулак на поверхность собственного письменного стола.

Попутно я был предупрежден и о том, что проведу в КПЗ не менее нескольких суток, и что сокамерников мне подберут не самых покладистых, и о том, что рассчитывать на гуманное к себе отношение персонала и обитателей СИЗО мерзавец, подобный мне, никакого права не имеет.

Не известно, к чему бы мы пришли, продолжая дискутировать подобным образом, как вдруг по всему милицейскому заведению прошла некая суета и тревожно звякнул телефон.

— Да? Кто? Какого… — зарычал в трубку начальник ОВД, но в этот момент дверь его кабинета распахнулась самым бесцеремонным образом.

Тут должен остановиться и заметить следующее. Я всегда считал и считаю, что подрабатывающий у нас с Варькой Матвей имеет рост, телосложение и внешность вышибалы, рэкетира, быка, зубодробителя, но никак не скромного студента, пищевика–заочника. Уверен, выбери он одну из соответствующих его внешности профессий — достиг бы немалых успехов, если бы не врожденное миролюбие и на редкость покладистый характер.

О внешности же вошедшего можно смело сказать: Матвей смотрелся бы рядом с ним, как юный шаловливый пудель рядом со свирепым оскалившимся волком. Эдакий ввалился двухметровый детина, косая сажень в плечах, тяжелая боксерская челюсть и пудовые кулачища. Остановившись на пороге он медленно обвел собравшихся тяжелым немигающим взглядом.

Я инстинктивно покрепче вжался в занимаемый мною стул, а остальные поднялись на ноги. Впрочем, сделали они это не из–за столь поразившей меня внешности. Облачен вошедший был в милицейскую форму, а на плечах его, как я выяснил позднее, красовались полковничьи погоны.

— Товарищ полковник, мы уже заканчиваем это дело…

— Все свободны, — сухо сказал вошедший, весьма невежливо перебив хозяина кабинета. — С задержанным я поговорю сам. Дело передается Управлению.